Сегодня Поэту Иосифу Курлату исполнилось бы 82 года. В этом году имя Иосифа Борисовича Курлата присвоено городской библиотеке для юношества. Он оказал влияние на многих северодонецких поэтов. Своими воспоминаниями об Иосифе Курлате поделилась Светлана Григорьева
«Вот я нынче какой молодой…»
Однажды, пролистывая книгу моих стихов, одна из "несеверодонецких" любительниц поэзии спросила: "А кто такой Курпат?". И как мало было в моем ответе: "Поэт. Мой учитель… А вы почитайте его стихи на сайте…"
Иногда кажется, будто можешь рассказать о человеке очень много. А на самом деле -… Тем более – в печать…. И как трудно, рассказывая о Личности, не сбиться на жизнеописание себя, любимого…
Живя в Северодонецке, невозможно было не знать Курлата. Его поэтический талант, профессионализм, вес в обществе были непререкаемыми. Конечно, будет излишним говорить об огромном влиянии, которое оказывал Курлат на поэтов – начинающих, ретивых и упрямых, супергениальных и не очень…
Иосиф Борисович видел мои стихи, опубликованные в "Северодонецких вестях" зимой 1998-го. "Это на сегодня ваш уровень. Ниже этой планки опускаться нельзя", - сразу сказал он. Так началась моя работа над стихами под руководством Курлата. Так началось общение с Поэтом и удивительной Личностью. Большим Человеком.
Как правило, по воскресеньям я приходила в его скромную однокомнатную квартиру в доме по Советскому проспекту, где был "дежурный" магазин. Если появлялась позже, могло оказаться так, что к Иосифу Борисовичу пришли другие люди. Безмолвным "слушателем поэзии" становился белый кот Филипп.
Иосиф Борисович был авторитетом, но в тоже время умел общаться на равных. Если охарактеризовать одним словом, я бы сказала, что это были доверительные отношения. Он располагал к себе своей искренностью, открытостью, мягким юмором, в нем не было пафосности и заносчивости.
Помогал он не только в поэзии, но и в жизни. Давал мудрые советы, трезвую оценку происходящим вещам. Без лишних иллюзий и представлений. Пытался меня, постороннего человека, трудоустроить, и по-видимому, давал рекомендации. Как только вышел мой первый сюжет в новостях на кабельном телевидении, Иосиф Борисович сразу же позвонил и поздравил.
Имея опыт работы в газете, он учил журналистике: говорил, что нужно читать сильные газеты (сам он очень ценил "Известия"), находить в них "гвоздевые" материалы и учиться по ним. До сих пор помню его наставления "Света, не малодушничай", "берись за сложные задания", его оптимизм, когда он ободрял, уверял меня, что все в жизни будет хорошо. Как-то я призналась ему, что нет никакого настроения встречать Новый год. Тогда Иосиф Борисович сказал, что к празднику нужно заранее готовиться и настраивать себя…
Конечно, будет неверным изображать Курлата эдаким добрячком с полным "одобрямсом". Порой его оценки, характеристики были резкими и нелицеприятными. Но говорилось это совершенно спокойно, без эмоций и злобы. Возможно, потому и врезалось в память.
Он много рассказывал о себе. О матери, отчиме, учебе в Литинституте, литературной жизни в Донецке, где он жил… Конечно, почти всегда он читал стихи – свои, сокурсников по литинституту, любимого Ярослава Смелякова… В 1999 году я, как корреспондент, брала у него интервью для "Северодонецких вестей". Это был долгий разговор о поэзии, людях, молодежи… А то, что вылилось в печатные газетные строки, было лишь моим, может, неправильным стремлением выстроить материал, загнать его в какие-то рамки…
Кажется, Ромен Ролан сказал о том, что большая душа не бывает одинокой. Хотелось бы думать, что и Иосифа Борисовича не захватили чувства беспомощности и одиночества, когда ему приходилось переживать нелегкие моменты жизни. Как-то он позвонил и с горечью сказал, что у него умер сын, рассказывал обстоятельства. В другой раз – был очень встревоженным, не находил себе места: дочка должна приехать из Донецка, а автобуса почему-то до сих пор нет…
Помню, кажется, в сентябре он попал в больницу, в хирургию. Позвонив, Иосиф Борисович задал вопрос о событиях в мире. Попросил принести ему свежие номера "Известий" и подробно рассказывал, где их купить (в "Филателии" возле его дома). Когда в другой раз я пришла проведать его в больницу, он был в "окружении" Андрея Каньшина и Юлии Богословской. Я сказала что-то типа: "Ой, Иосиф Борисович, к вам очередь, не пробьешься". Он сиял от радости!
Думаю, совсем неслучайно имя Иосифа Курлата присвоено именно юношеской библиотеке. Он очень верил в молодежь, многое делал для становления молодых поэтов. Научить творчеству, поэзии невозможно. Но можно рассказать о правилах стихосложения, дать толчок к развитию, оценку написанному… Не считаясь со своим личным временем, Иосиф Борисович разбирал подобные «поэзии», анализировал каждую строчку. Увидев в стихе интересное слово, рифму, метафору, как говорится, зерно, он старался сделать стих лучше, совершеннее. Мог запросто подарить красивую рифму, удачный образ, интересную метафору…
Курлат, можно сказать, "болел" за каждое удачное стихотворение, угадывая своим профессиональным чутьем ценное, "заряд" поэтических строк. Он мог посоветовать, подсказать, помочь сделать из стиха "маленький шедевр", в то же время прекрасно понимая, что одним неверным прикосновением можно погубить стих, как "нерожденное дитя". Мог дать справедливую оценку и честно сказать что-то вроде: "Ничего в этом стихе нет. Это - безделка. Ты почитай поэтов"… И при этом бессмысленно было обижаться на правду.
До сих пор у меня хранятся тетради с записями, сделанными его рукой. Точнее, разбирая "неловкости" стихотворных строк, он в основном говорил – тихо, доходчиво и убедительно. Указывал на корявую стилистику, неудачное сравнение, ошибки в размере, ритмике… По ходу советовал заменить, к примеру, "краски собраны" на "краски смешаны" или, допустим, убрать "ветви, соплетенные в венок" (не вдаваясь в подробности, он сказал, что слышит в звучании "сопли")… Никогда не давил, не указывал. А убеждал - примерами из литературы и жизни. А вот то, что он именно написал, было, как говорится по-украински, "викарбувані" строки – уж тут ни убавить, ни прибавить…
Как-то раз, увидев мое расстройство по поводу неудачного стиха, он смягчился: "Тебе дорог этот стих. Ну вот эту строку я бы переделал"… В другой раз спросил: "Какие вычурные и напыщенные стали у тебя стихи. Кого ты сейчас читаешь?".
Однажды, просматривая очередное сочинение, Курлат вдруг стал напевать "Мурку", и тут же последовал комментарий: "Ты пишешь вроде бы серьезные строки, а я, читая, вижу "Мурка, моя мурка…" Когда в другой раз ты будешь начинать писать, сразу обращай внимание: не напоминает ли тебе ритм что-то известное, то, что на слуху?".
Умея просто и ясно выразить свои мысли, он не любил длинноты, "размусоливания", повторы. Хотя и говорил, что любит длинные стихи, они - как "вкусное мороженное", но, когда есть что сказать…
Я уверена, что так скрупулезно и ответственно, причем совершенно бескорыстно, Иосиф Борисович работал с каждым из начинающих поэтов, за кого он "брался". Наверное, этого требовала его большая, открытая натура. Наверное, в этом был и есть сам Курлат. А к юным поэтам у него было особенное трепетное отношение. Он действительно бесконечно верил в молодежь.
Однажды, задумав какой-то "проект" и посвятив в него Курлата, я попросила помощи профессионального серьезного украиноязычного поэта. Каково же было мое удивление, когда, придя к нему на следующий день, увидела этого "маститого" поэта – юную Юлию Богословскую…
Конкурс детской поэзии "Родничок" был детищем Иосифа Борисовича. Он испытывал огромную радость оттого, что юные поэты читают свои стихи со сцены, общаются с мэтрами, видят свои стихи напечатанными в ежегодных сборниках "Родничка", что крепнет и набирает силу их талант… Он искал и находил юные дарования. Искал и находил меценатов, благодаря которым издавались книжечки детских стихов, и любовно дарил эти сборники. Как и свои книги.
Помня о своем первом опубликованном стихотворении в «Луганской правде», Иосиф Курлат, как никто другой, понимал важность напечатанных строк для юной личности, ее стремление к самовыражению, совершенствованию. Он не жалел сил и времени, чтобы организовывать конкурс "Джерельце", а также для того, чтобы работать с молодыми поэтами. Более того, он подыскивал человека, которому мог бы передать это детище. Говорил даже, что постарается "выбить» полставки или четверть ставки в отделе образования, чтобы эта работа оплачивалась. Сам же Иосиф Борисович, будучи педагогом (преподавателем английского языка) и изнутри зная все трудности учительского сизифого труда, понимал, что работа с детьми, тем более в такой тонкой сфере, как поэзия, требует особых знаний, таланта, хотел передать свой опыт и знания продолжателю его дела.
… Когда постоянно общаешься с человеком, привыкаешь к хорошему и доброму. Почему-то начинаешь уверовать, что это – норма, так и должно бать, будет и дальше. Где-то за кадром оставались проблемы и трудности, с которыми сталкивается человек, организуя любое дело. Работу по подготовке любимого «Родничка», девизом которого было «Дети всех народов и стран, соединяйтесь!» и который вырос до Всеукраинского фестиваля поэзии, Иосиф Борисович не мог пустить на самотек. Когда он начинал говорить о затруднениях, то всегда добавлял что-то вроде "только не подумай, что я клянчу деньги, «я не плачусь»..: Старался успеть сделать больше доброго и полезного, "горел" творчеством. Однажды, после последнего в его жизни "Родничка», он спросил меня: "Света, а как … я? Еще ничего?". И может, впервые мне пришлось сказать ему неправду…
Складывалось впечатление, что вокруг него всегда «кипела» литературная жизнь. Он радовался успехам своих учеников, как юных, так и взрослых поэтов, содействовал публикациям их творений. Надо ли говорить о том, что на его рабочем столе лежали напечатанные стихи и рукописи – свои и чужие, которые он редактировал. От Иосифа Борисовича я узнала о многих северодонецких поэтах – Лидии Кучеренко, Владимире Предатько… Красочную книжечку «Нетающий снег» Владимира Предатько подарил мне именно Иосиф Борисович.
В тот период Иосиф Курлат возродил в Северодонецке работу литературного объединения «Обрий», которое, по всей видимости, переживало не лучшие времена. На занятия «Обрия» он старался собрать как можно больше людей. Не выделяя ни «звезд», ни любимцев, деликатно относился к каждому автору. Разбирали поэзию Натальи Кулаковой. Разбирали прозу молодых авторов. Говорили о творческой работе. Иосиф Борисович был и требовательным, и внимательным. Замечание делал мягко и тактично. А если стих был удачным, то было видно его огромное желание, чтобы поэт «прозвучал», чтобы его стихотворение услышали и оценили все присутствующие.
Иосиф Борисович читал свои стихи (чтобы собратья по «Обрию» не подумали, что их руководитель – «потухший вулкан»), говорил о своих планах не только как человек, возглавлявший литобъединение, но и как редактор стихов, которые готовились в журнал «Бахмутський шлях» (посвященный северодонецким литераторам), а впоследствии как редактор литературно-художественного альманаха «Мрия».
Сказать о том, что Поэту присуще фанатично любить Поэзию, будет наивным лепетом дилетанта. Курлат мог часами говорить о поэтах, с кем свела его судьба в годы учебы в литинституте, читать их стихи (впоследствии он написал об этом в романе «Казнить нельзя помиловать»), о Больших поэтах... Иосиф Борисович вживался в поэтические строки, образы, они, очевидно, захватывали его. При этом как для истинного Поэта, для него не было ни времени, ни границ, ни расстояния…
Помню однажды, открывая двери, он читал свои новые стихи: «Я сегодня не праздника ради, и не ради торжественных дел - при медали и полном параде, даже галстук лучший надел»... Курлат был воодушевлен и действительно - в галстуке! Он мог, например, позвонить Татьяне Литвиновой и зачитывать ей стихи. Кто-то звонил ему, чтобы поделиться мыслями, только что облаченными в слова. Однажды он прочел мне по телефону несколько только что написанных строк и спросил, нравится ли мне сравнение «облысевший ангел»? А почему облысевший? Об этом знал только Курлат. Так подсказывал его добрый поэтический гений.
До сих пор, через столько лет, очень трудно говорить об Иосифе Борисовиче в прошедшем времени. При этом прекрасно понимаешь и осознаешь, что, к великому сожалению, таких людей больше не будет. Остались его стихи – добрые, чистые, светлые, которые можно читать и перечитывать. И каждый, кто соприкоснется с его творчеством, будет открывать для себя Поэта.
…Иосиф Борисович как-то сказал, что ему очень повезло, что в свои двадцать восемь лет он, хотя и поздно, попал в заботливые руки Павла Тычины и Наталии Забилы. Точно так посчастливилось и мне, и думаю, каждому пишущему (и не только) человеку, которому судьба подарила встречу с этой удивительной светлой Личностью.
Светлана Григорьева
Иосиф Курлат
***
Ты вновь прекословишь судьбе,
Ломаешь ее и неволишь,
А надо вернуться к себе,
Стать снова собою всего лишь,
Всего лишь, всего лишь - забыть
Все глупости, страхи и беды
И заново жизнь полюбить,
Как мир в день военной Победы.
Я буду тобой дорожить,
Любить тебя, если позволишь..
Еще хоть немного пожить -
Всего лишь, всего лишь, всего лишь..
***
Стою у подъезда под рдеющим небом,
К нему всей душою, как в детстве, тянусь.
А ты мне звонишь. А я вышел за хлебом,
За звездами вышел - я скоро вернусь.
Вернусь я ближайшею ранней весною
Со щелканьем в старом саду соловья,
С цветением трав и прохладой лесною
Вернусь непременно на круги своя.
Листок скороспелый мне ляжет на плечи,
Поднявшись по лестнице вместе со мной,
И ты позвонишь мне - я сразу отвечу,
Но в качестве новом и в жизни иной.
***
Неужели так зависим
От твоих коротких писем,
Четвертушечки бумажной,
Ставшей вдруг для сердца важной?
Как сложилось все нескладно...
Нем почтовый ящик. Ладно,
Нежность соберу по грамму,
Дам тебе я телеграмму
И из добрых букв слеплю
Слово главное: люблю.
Неразлучно, невозможно
Нас судьба связала сложно,
И звенит и рвется нить:
Ничего не изменить
***
Я поднимусь с постели рано-рано
И в старый сквер один пойду чуть свет:
Сегодня там должны цвести каштаны,
И я хочу увидеть первый цвет.
Мне нужно это, мне необходимо
Увериться, что сняв оковы сна,
Неудержимо и непобедимо
Опять в природе властвует весна.
Зеленый мир! Я заслужил доверье,
Твою оберегая красоту.
...Цветут каштаны, славные деревья,
И сам я тоже, кажется, цвету.
***
Иди и не сворачивай
Тропинкою лесной –
Тут ветры спят калачиком
Под старою сосной.
Лежат они, усталые,
Во мху среди опят
И, словно дети малые,
Тихонечко сопят.
Но если вдруг наступишь ты
Им на пушистый хвост,
Они встают,
Насупившись,
Во весь громадный
Рост.
Не разобравшись сослепу,
Начнут сердито дуть.
Тут ветры спят под соснами –
Ты осторожным будь
***
Я сегодня не праздника ради
И не ради торжественных дел
При медали и полном параде,
Даже галстук лучший надел.
В тесной кухне на старом стуле
За своим за рабочим столом
Восседаю, спины не сутуля,
И все думы мои - о былом.
Вспоминаю и Беллу, и Юнну,
Наш Союз и наш Литинститут:
Был я там вызывающе юным,
А не старым таким, как тут.
Не имел никаких "достижений",
И в раздумьях не морщил лоб,
Окликал Евтушенко: "Женя!",
Звал другого классика "Роб".
Хорошо, что ты не забыла,
Память сердца, шальной азарт, -
Это было со мною, было:
И стихи, и любовь, и фарт.
Так поэзия в плен захватила _
Строчки, кажется, кровью питал...
Да, мне очень тогда фартило -
Промотал я не весь капитал.
Все прошло, но и все - осталось,
Лишь покрылось охранной слюдой,
Ну а вы говорите: старость...
Вон я нынче какой молодой.
Все приемлю и все понимаю,
Но упрямо, годам вопреки,
Я по-прежнему ручку сжимаю
В пальцах правой своей руки.
Не больной и не мерин сивый
Завершающий жизнь впопыхах,
А азартный, рисковый, красивый
И по-прежнему - весь в стихах.
***
Тополя откачаются,
Станут мертвыми вдруг,
Но дела не кончаются,
Не кончаются, друг,
За заставой фабричною
И за крайней чертой,
За фамильною, личною,
Персональной плитой.
***
Как же эти стихи сочиняются,
Что и славу сулят, и суму?
Никому они не подчиняются -
Даже пишущему самому.
Не ищите ответа, родимые:
Нет у музы господ или слуг...
Это дело настолько интимное,
Что нельзя говорить о нем вслух