Попала под обстрел — и осталась жива. Журналистка Анастасия Волкова показывает Луганщину в огне

Настя Волкова родом из города Счастье. Его дважды за 8 лет “освобождала” российская армия. После 2014-го года девушка осела в Северодонецке, считает уже его родным. Она единственная из местных журналистов не прекращает освещать то, как разрушают город. Свои поговорили с Настей и разузнали, что ее мотивирует, какие люди встречаются и каким был ее самый страшный день в этой войне.

О рисках

Накануне 9 мая российские войска более ожесточенно вели обстрелы городов Луганщины. Я как раз выезжала с очередной ротации в Северодонецке, когда орки снова ударили по нефтеперерабатывающему заводу Лисичанска.

Ну, оно же горит, как я могу не снять? Это еще одно доказательство того, что россияне творят на нашей земле. Это моя работа.

В тот день, 7 мая, я попала под обстрел, осталась жива и невредима и даже записала стенд-ап на фоне пылающей нефтебазы.

Друзья переживают, закрашивают седину и проверяют, чтобы у меня всегда были броники, аптечки, каски, еда, вода, павербанки и все необходимое для ее работы.

О журналистике и начале войны

Я родом из города Счастье Луганской области, выросла в Луганске. После 2014-го в Северодонецке устроилась на свой первый телеканал, до этого я два года работала в интернет-изданиях, но вот уже 8 лет как специализируюсь на новостях. У меня журналистское образование, закончила Восточноукраинский Национальный университет имени Даля в Северодонецке. В этом городе и продолжаю работать на различные телеканалы. Сейчас основное место работы - телеканал “ДОМ” и международная платформа иновещания “UATV”.

Работа корреспондентом на телеканале“ДОМ”. Из архива Анастасии Волковой

В день нападения России на Украину мне в 5 утра позвонила подруга с телеканала “Прямой” в Киеве. Она сказала о том, что началась война. Я услышала, как у нее на фоне звучат взрывы. Примерно через полчаса уже прозвучали первые взрывы в Северодонецке.

Я оставалась в городе максимально долго - больше месяца, но по личным причинам, связанным с моим здоровьем, теперь пришлось выехать в Днепр, заодно эвакуировав свою кошку и попугая, за которым я присматривала, хотя сильного желания у меня не было. Хотела оставаться в Северодонецке. Но продолжаю в этом городе работать, потому что пока не вижу себя вне этого конфликта, вне военной журналистики и того, что происходит на Донбассе.

Сейчас я единственный местный журналист, который продолжает ездить в Северодонецк, но там также работают съемочные группы телеканалов “1+1”, “Интер”, иностранные журналисты. Я продолжаю туда ездить, потому что Северодонецк за 8 лет стал для меня родным городом, городом, в котором я хотела бы оставаться и дальше, связать с ним свою дальнейшую жизнь. Это мой дом, а я не могу не ездить домой. Меня эта ситуация раздражает. Российские войска, которые пытаются меня уже во второй раз освободить от родного дома. Буду продолжать ездить и дальше, потому что я не могу иначе.

О волонтерстве и людях

В волонтерский центр, который создали в Ледовом Дворце спорта Северодонецка, я пришла, чтобы отснять материал для сюжета. Там раздавали нуждающимся гуманитарную помощь, и я поняла, что хочу помочь. Увидела, что там есть хорошие люди, с которыми мне было комфортно находиться. Волонтерская деятельность помогает хоть на время отвлечься от войны, наладить коммуникацию. Я поняла, что в этом я могу быть полезной, то есть не только заниматься журналистикой, но и, к примеру, формировать те же пакеты с гуманитарной помощью, развозить их нуждающимся.

Больше всего мне запомнилась ситуация, когда я спустилась в очередной из подвалов и увидела, что там живет семья с трехнедельным ребенком. Это была уже пятая неделя войны, и я понимала, что этот ребенок был рожден в подвале. За три недели своей жизни он ни разу не видел солнечного света. Я чувствовала гнев и желание рассказывать о том, что происходит в Северодонецке, о всех зверствах оккупантов.

Рассказывать до последнего, пока не наступит наша победа

Второе, что мне запомнилось, - это пожар. Горела многоэтажка. Я видела своими глазами, как сгорела женщина, а над ней плакала дочка. Было очень много негативных эмоций, я понимала, что ничем не могу помочь, и понимала, что как журналист, должна спрашивать сейчас о происходящем. Но как человек, осознавала, что не могу этого делать. Это был такой диссонанс, когда ты просто не можешь разорваться и не знаешь, как правильно поступить. Что в тебе главнее: человек или журналист.

О сне в коридоре

Я с 2014-го года работаю на фронте и хорошо знаю, что такое взрывы. А еще понимаю, что те подвалы, которые есть в Северодонецке, не очень приспособлены для укрытия. Если будет попадание в само здание, никакой подвал не спасет. К тому же моя квартира расположена так, что авиаудары ей не особо-то страшны. Я нашла ту золотую середину, чтобы не спускаться в подвал, не находиться среди паникеров, потому что только так я смогу сохранить в себе равновесие, которое необходимо при обстрелах. Сохранять холодный разум, когда нужно быстро действовать и мыслить, а не поддаваться панике. А в подвалах люди обычно паникеры, которые не понимают, где выход и куда был прилет. Поэтому я спала в коридоре квартиры.

К тому же, дома у меня было все необходимое. 2014-й год научил меня делать запасы, чтобы их было как можно больше. Без еды я не была, еще до 24-го февраля я понимала, что будет все плохо. Годы на Донбассе научили меня быть запасливым енотиком, который всегда на месяц вперед закупается продуктами, крупами, поэтому я никогда не испытывала голода. Водой я тоже запасалась заблаговременно. После того, как я однажды уже пережила этот голод, пообещала себе, что больше никогда голодать не буду. У меня всегда будет пара пакетов гречки, пара пакетов булгура и т. д. По поводу отсутствия электроэнергии - были свечи.

овторюсь, 2014-й год меня многому научил. К тому же, еду можно было взять в волонтерском штабе, а воды набрать в школе. Сложнее всего было с кормом для кошки. За ним простаивала в очередях в единственный работающий магазин по 4-5 часов. Плюс волонтеры из Днепра передавали еду для животных. Отснятые видео я сливала через мобильный интернет, ходила в высокие дома, девятиэтажки. Там сбрасывала сюжеты.

О самых страшных дне и ночи в жизни

Самая страшная ночь была в 14-м году, в декабре. Я попросила мать, чтобы она выехала на время к родственникам, а сама приехала в Счастье, потому что знала, что по моему району ходят мародеры, и нужно было сохранить квартиру. Я осталась там на ночь, когда начался сильный обстрел.

Тогда я еще не совсем понимала, как действовать при обстрелах, бомбардировках, разрушениях во время войны. Той ночью мой район сильно обстреляли, целились конкретно в мой дом. Все время я находилась в ванной, а когда утром вышла, увидела, что соседнего подъезда больше нет, он просто сложился. Тогда я не знала как действовать, просто испытывала страх, панику, не понимала, что делать.

А самый страшный день был во время освобождения города. Это было летом. Когда я в очередной раз вышла за водой (водоснабжения давно не было), увидела очень много трупов. Это были просто разорванные части тел: руки, ноги, мозги. Я не знала, кто эти люди, сепаратисты или украинцы. Я просто увидела гниение, почувствовала эту вонь на улице.

Сейчас мама в безопасности. Я вывезла ее еще 22 февраля из Счастья.

О ребятах на “нуле”

До 24 февраля много снимала на “нуле”. Сейчас поддерживаем связь. Общаюсь со многими, с кем удалось тогда подружиться. Один человек сейчас лежит в больнице, получил ранение: осколок от танкового снаряда прошел через правый висок и застрял в челюсти. Сейчас его оперируют, он держится но ситуация очень сложная.

Подружилась со многими ребятами в Попасной, Новоалександровке, Катериновке. Периодически созваниваемся, списываемся, узнаем, как дела. Но если честно, я понимаю, что как девочке они мне много недоговаривают. На самом деле, там все очень плохо и они не хотят меня расстраивать.

О новостях и мечтах

Если честно, то нет, не боюсь того, что происходит сейчас. Когда я читаю новости, я делаю это как журналист, а не человек, тут не должно быть места страху. Ты оцениваешь все происходящее с позиции своей работы. Даже мечты создаются по такому же принципу: мечтаю, что сниму сюжет о нашей победе и заеду в Луганск вместе с нашими танками.

Что касается собственных сюжетов, я знаю, что мне пишут в комментариях разное. Я стараюсь не реагировать и даже не читать, потому что меня легко расстроить, и я стараюсь не обращать внимание на подобные вещи.

О коллегах

Я не осуждаю коллег, которые уезжают по каким-либо причинам или не ездят на Луганщину. У всех разные точки страха. Коллега, с которым я работала, оператор, уехал к семье в Германию, и я понимаю, что не могу осуждать людей, которые имеют разные жизненные обстоятельства. К примеру, у него четверо детей. Как я могу его осуждать?

Так же и с другими коллегами. У каждого свои причины. Я с 14-го года одна, сама распоряжаюсь своей жизнью, у меня нет детей, нет мужа, поэтому я могу спокойно собраться и делать то, что я делаю, не думая о том, что за меня будут переживать.

О победе

Я верю в нашу победу. Обязательно поеду в Луганск на танке. Обязательно первой сниму сюжет о том, что в Северодонецке закончилась война. О том, что Луганск освобожден. А по поводу прогноза, не могу ничего сказать. Хочется, чтобы это все закончилось до лета, но как будет на самом деле, не знаю. Я не политик, чтобы давать прогнозы, я журналист, который освещает происходящее по факту. И загадывать не могу.